cортировать по
дате публикации
названию публикации
названию издания

Перевод Лил. Оригинал статьи на сайте keanuvision

Когда он позвонил в дверь, он держал в руках черный мотоциклетный шлем. Он был застенчив и пожал мою руку. Он назвал меня «сэр», возможно из-за некоторой напряженности или просто из-за моего возраста. Я всего на десять лет старше него, но внезапно я почувствовал себя шестидесятилетним. Я устроил ему небольшую экскурсию по первому этажу моего дома. Он впитывал в себя всё: стены, выровненные пробкой, с газетными обрывками на них. Немецкую электрическую куклу, и множество книг, (очень) немногие из которых были подписаны моим именем. Он сказал, что не был знаком с моей работой.

Пока он со скрупулезной осторожностью исследовал один из моих романов, я сказал, что только что закончил писать историю о Буддизме и Голливуде, двух предметах, с которыми, я знал, он хорошо знаком. Он спустился в ванную, потом мы поднялись в кухню. Он постепенно осваивался. Светская беседа. Я знал, что хочу вовлечь его в разговор о безумно серьезных вещах. Поговорить о смерти. Как умудриться сделать это, не показавшись грубым, когда у меня всего 90 минут на разговор?

Фактически, я был удивлен, что он вообще пришел. Его люди предложили мне встретиться с ним во внутреннем дворе Шато. Сейчас я до смерти люблю Шато, но тогда я возненавидел мысль о том, что мы сидели бы там. Могу я пригласить его к себе в дом, пожалуйста? Они позвонили несколько дней спустя и сказали: «Да, он приедет к Вам». Потом встречу отложили, и я решил, что, возможно, он передумал, и внутренний двор Шато все-таки скоро поднимет свою воздушную, изящную голову, но именно тогда позвонил сам Киану, чтобы сказать, что он опаздывает на 20 минут. Он приехал. Красивый, как я и ожидал. Глядя на него, вы подсознательно разрушаете свою гетеросексуальность. Но все же в толпе он невидим. Я сомневаюсь, что кто-нибудь узнал его в мотоциклисте на дороге (он ехал на простом, симпатичном Харлее. Его Нортон "приболел"). Я надеюсь, что кто-нибудь все-таки узнал, потому что у того, кто узнал бы, была бы возможность получить в подарок от него мотоцикл, как каскадеры из «Матрицы». И потом об этом можно было бы с гордостью рассказывать своим друзьям и близким.

Тем не менее, он постепенно стряхивает с себя невидимость. Он неотъемлемо игрив, изящен, скромен. Немного неловок. Возможно, он просто не в восторге от такого положения вещей. А кто был бы? Я видел его раньше на вечеринке журнала The New Yorker, когда подписывал договор о своей книге. Я подслушал его разговор с Трэйси Уллман. Они говорили о Ривере Фениксе. (Я не собирался сегодня спрашивать его о Ривере). Я обещал Киану не делать ничего, что могло бы заставить его чувствовать себя неудобно. Я провел последние несколько лет, погрузившись в изучение жизни после смерти для моего нового романа. И сказал ему, что хотел бы поговорить с ним о смерти. Он не возражал.

Я приготовил для него большое блюдо с фруктами, нечто, что я делаю обычно только для женщин. «Как благонравно», — сказал он. Он вдумчив и немного тревожен, и 90 минут — это так мало. На меня снова глухой волной накатила дрожь от этой полукитайской полугавайской английской смеси. От его роли в Маленьком Будде мы перешли к разговору о Дзэн. Он был в Тоскане, снимался в каком-то другом фильме, когда узнал, что Бернардо Бертолуччи хочет встретиться с ним. После интервью Бертолуччи утвердил его на роль Сиддхартхи, сказав: «В тебе есть невероятная невинность». Режиссер в качестве соблазнителя. Опять-таки, у него, вероятно, было на это больше девяноста минут. Конечно, именно так.

Теперь он здесь, невероятно невинный, кушает фрукты, ты можешь почти обонять его, очень Сиддхартха. Никто просто не сможет пожелать ему вреда.

Возвращаясь к беседе, Киану говорит, что один актер научил его медитировать. Процесс медитации вызывал прекрасное, глубокое, странное сенсорное восприятие; впервые Киану видел разделение разума и воли, «как все настаивает на существующем — это было открытием — вне психологической интерпретации». Видите, он знает об этом больше, чем делает вид. "Это всё Ваджраяна", — говорит он без церемоний. (Пустота, неразрушимая подобно алмазу). О, чёрт. Я взглянул на часы. Половина нашего времени уже прошла — как это случилось?

Быстрый, простой переход к теме Отцов. Мы оба в возрасте 13 лет были оторваны от патриархов; он вообще не видел отца с тех пор. (Я сказал ему, что знаю, что его отец сидел в тюрьме, но что это мелочи по сравнению с тем, что старик Вуди Харрелсона был обвинен в убийстве федерального судьи. Киану смеется; кажется, что он не знал об этом). Говорит, что получил письмо от отца, когда был на Гавайях с концертами Dogstar. Но не ответил на него. «Во мне течет его кровь», — говорит он. «Нет ничего, чего бы я хотел от него или в чем бы нуждался». В любом случае, сейчас это так. Настолько, насколько он приблизился к своему возрасту: к 39 годам. Мы просто смотрим друг на друга, и пожимаем плечами; это — жесткий спор между отцами и ушедшими сыновьями.

Он с любовью говорит о своих трех сестрах. Две младшие сестры, и еще одна, с которой, как он говорит, он никогда не встречался. Ким — та, что болела лейкемией. Раньше она дрессировала андалусских лошадей. «Я думаю», — говорит он с жуткой, харизматичной многозначительностью, — «она — самый храбрый человек, которого я когда-либо знал». У Ким были невыносимые времена, и ее брат любит ее безмерно. «Она научила меня быть щедрым», — произносит он, загадочный, мучительный, поэтичный.

Я говорю ему: «Знаешь, я хочу еще немного поговорить о смерти». Не могу ничего с собой поделать. Это в нем самом, в нас всех. Я упоминаю его прежнюю подругу, Дженнифер, и ребенка, который не родился. Если вообще можно "упоминать" что-то столь душераздирающее и печальное в эти оставшиеся тридцать минут. И в этом весь ужас. Я думаю об этом, когда внезапно он говорит: «Я сейчас заплачу». Он невероятно беззащитен, естественен, нециничен, невинен. Он рассказывает мне, что Дженнифер счастливая отправилась к врачу на последнюю проверку, а доктор сказал: «Я должен направить вас к специалисту». Она удивилась и спросила: «Что случилось?». «Я не могу найти сердцебиение». В то время Киану снимался в Нью-Йорке — Дженнифер позвонила, плакала. Он помчался назад. Когда я спрашиваю, был ли он в больничном покое, когда она рожала, Киану, сидящий напротив меня и блюда с фруктами, превозмогая свое горе, отвечает: «Да! Конечно!» и во взгляде, который он на меня бросает, я читаю: «Какой психоз мог бы заставить меня не присутствовать во время рождения ребенка, которому мы уже дали имя?». Нет никаких слов. Он любил Дженнифер и заботился о ней до беременности, во время, после. Я не спрашивал, сколько времени прошло до того момента, когда она сама погибла в автокатастрофе. Пожалуйста, кто-нибудь, узнайте. Я не буду спрашивать его об этом или искать ответ в Интернете. Нет слов. Он говорит мне: «Когда люди утверждают, что на все есть причины, для меня это удар ниже пояса». Я отвечаю, что нужно отказаться от этого «по причине», и Киану смеется, добавляя: «Это очень похоже на Рама Дасса».

Еще один странный поворот разговора, вызванный неумолимым тиканьем часов: я спрашиваю, что он собирается делать с деньгами. Я где-то читал, что ему, помимо гонорара, заплатили еще и безумные проценты от кассовых сборов «Матриц». Отвечает, что не знает. Кажется обеспокоенным этим. (Настоящий скромный взрослый ребенок). Я спрашиваю, есть ли у него люди, гм, управляющие его деньгами, если он вообще когда-либо задумывался об этом. «Конечно, есть», — отвечает он спокойно, но, тем не менее, я чувствую, что подобные разговоры о деньгах для него более неприятны, чем разговоры о смерти. (Это то, что мне подсознательно в нем нравится).

Так или иначе, его большие страхи странно и мило становятся таковыми в актерском царстве. Переживания актера. Какова следующая работа, то да сё. В царстве нормальных — невероятно невинный. Он любит играть музыку, но его группа, кажется, распалась. Каждый из участников Dogstar по очереди вошел к нам в комнату и сказал: «Эх… Мы не можем думать о песне!». Сейчас он играет в новом коллективе, Becky, названном так в честь подруги барабанщика группы.

Он только что закончил фильм с Джеком Николсоном, который кажется ему самым обаятельным человеком на земле. «Когда мы снимали наши с ним совместные сцены, мне приходилось сдерживаться, чтобы не хихикать от радости», — говорит Киану. Он открыт для всего, и вы можете прочесть это на его лице. Он недавно закончил скромный фильм под названием Thumbsucker, который снимал режиссер-дебютант Майк Миллс. Киану играет там стоматолога, который дает жизненные советы подростку. Киану-папа — на мой взгляд, это забавно. Он говорит: «У меня уже был момент, когда я сказал себе: О! Мне почти 40! И я вижу, почему мужчины идут и покупают себе машину. Я понимаю, почему они говорят «Я хочу жить! Я до сих пор не жил!». Но… О, о, о, часы тикают. Черт. Черт. Черт.

Часы снова вынуждают меня сменить тему: самый продолжительный его роман с женщиной длился около года, но он все же хочет серьезных отношений. Он думает, что иметь детей — это необходимый жизненный опыт. Но какого черта он родился в Ливане (спрашивает он у тикающих часов)? Его родителям было по двадцать с небольшим, они путешествовали. Потом семья переехала в Австралию, затем на Манхэттен. Я думаю, в таком порядке. Кто-нибудь может это подтвердить? Но главным образом он рос в Торонто. Туда бы он вернулся, если бы должен был возвратиться на место, которое называется домом. Дэвид Кроненберг позже рассказал мне, что его жена преподавала Киану в школе, когда тому было десять. В Торонто был магазин под названием Кэнди Стор, в котором продавали конфеты и сменные лезвия. И клубы, в которых он зависал, как правило, снаружи, потому что был слишком молод, чтобы его пустили внутрь. Ривз младший приехал в Лос-Анджелес на машине, когда ему было 20. Мне серьезно не хватает времени.

Он очень много читает, особенно русских писателей: книгу Агеева под названием «Роман с Кокаином» (приблизительно 1916 год); короткие рассказы Чехова; и великого Толстого. У него нет друзей среди высокооплачиваемых актеров. Его приятели — такие люди, как Алекс Винтер («Невероятные приключения Билла и Теда») и Джош Ричман («Берег реки»). Он не знает, в каком фильме он будет сниматься в следующий раз. Он читает сценарии. Нормальная работа актера.

Я спрашиваю, есть ли у него неприятности с выходом в мир. Иногда, отвечает он. Хотя, главным образом, люди не изводят его. Но теперь он должен идти. Я вымаливаю у него еще пять минут. Я показываю ему запись празднования 70-летнего юбилея Вилли Нельсона на большом экране, специально установленном на втором этаже дома. Вилли, Леон Расселл, и Рей Чарльз поют «Песню для тебя». Вилли смотрит на Рея Чарльза, слезы струятся по его лицу, а слепой поет: «Я люблю тебя там, где нет пространства или времени / я люблю тебя за свою жизнь, ты — мой друг / и когда я буду умирать, я вспомню то время, когда мы были вместе / мы были одни, и я пел эту песню для тебя». Вилли плачет, глядя в лицо Рея Чарльза и вечности. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он тронут, чуть дрожит.

Я проводил его до мотоцикла. Он человек, которого хочется обнять. Рам Дасс или кто-то другой сказал: «Меньше размышлений, больше объятий!». Но обычно этого не делают с тем, у кого берут интервью. Неприлично. Но ты чувствуешь, что хочешь обнять его, на самом деле чувствуешь. В тот вечер друг спросил журналиста: «Есть интересные цитаты?».

Лично мне понравились эти:

(1) «Невероятная невинность» (но это был Бертолуччи),

(2) «Я сейчас заплачу» и (3) «Мы не можем думать о песне!»

Не обязательно в таком порядке.

Это не важно. Все важно. Время уходит...

Брюс Вагнер
Перевод: Лил